Доведенный до безумия [Gaslighted] - Линкольн Чайлд

— Когда в лечении произошел прорыв, — продолжил Диоген, — когда доктор Августин наконец-то пробился сквозь скорлупу твоих фантазий, ты сделался беспокойным. У нас не было другого выбора кроме как обездвижить тебя, ради твоей же собственной безопасности. Колпак надели потому, что тебе мешал свет. Тебе всегда был неприятен свет, с самого детства.

— А голову зачем обрили?

— Волосы пришлось сбрить в ходе лечения, чтобы закрепить на коже электроды. Для электрической стимуляции мозга.

— Электроды? Ради всего святого, что со мной сделали?

— Алоиз, постарайся успокоиться, — ласково проговорила Хелен. — Мы понимаем, как тебе, должно быть, тяжело. Ты приходишь в себя после долгого, долгого кошмара. Мы здесь, чтобы помочь тебе вернуться к реальности. Попробуй сесть. Выпей воды.

Пендергаст сел, и Хелен поправила подушки у него за спиной. Теперь он мог лучше рассмотреть помещение. Стены изысканно обставленной комнаты были отделаны дубовыми панелями, из витражных окон, на которых он заметил слабо различимые решетки, открывался вид на зеленую лужайку и цветущие кизиловые деревья. Большую часть блестящего паркетного пола устилал персидский ковер. Единственным признаком того, что это больничная палата, был закрепленный в изголовье кровати странного вида медицинский прибор с рукоятками, крошечными лампочками и набором электродов, висящих на длинных цветных проводах.

Взгляд Пендергаста остановился на странной фигуре: в атласном кресле, стоящем в дальнем углу комнаты, сидела чревовещательная кукла с каштановыми волосами и ярко-красными губами, в белом медицинском халате и со стетоскопом на шее. Нижняя челюсть болванчика отвисла, демонстрируя черную дыру рта. Стеклянные голубые глаза немигающим взглядом взирали на агента из-под изогнутых бровей. Сидел болванчик прямо, вытянутые ноги его были слегка расставлены, а блестящие коричневые туфли украшали ярко-оранжевые шнурки.

В этот момент дверь открылась, и в палату вошел крупный жизнерадостный мужчина с венчиком волос вокруг лысины. На нем был синий саржевый костюм с красным галстуком-бабочкой и красной же гвоздикой в петлице. В руке вошедший держал папку-планшет.

— Здравствуйте, доктор! — Диоген встал и протянул ему руку. — Мы очень рады вашему приходу. Он очнулся и, осмелюсь сказать, его сознание гораздо более ясное, нежели прежде.

— Отлично! — ответил тот, поворачиваясь к Пендергасту. — Думаю, мы с вами добились настоящего успеха.

— Успеха? Вовсе нет. Это своего рода вызванные галлюцинации, некая попытка воздействовать на мое душевное здоровье.

— Эти слова, — продолжил доктор, — на последнем издыхании произносит ваше больное воображение. Но ничего страшного. Вы позволите? — он указал на кресло по соседству с болванчиком.

— Мне абсолютно нет дела до того, будет вам там удобно или нет, — заявил Пендергаст. — Делайте что хотите.

Доктор невозмутимо опустился в кресло.

— Я очень рад тому, что вы смогли узнать Хелен и Диогена. Узнавание родных само по себе — огромный прогресс. До сегодняшнего дня вы не могли даже смотреть на них — настолько сильно верили в то, что ваши близкие умерли. Итак, пока ваш разум ясен, хотелось бы ввести вас в курс дела. Если позволите.

Пендергаст махнул рукой.

— Ваша болезнь — сложный и запутанный случай. Пожалуй, самый сложный в моей практике. То, что я сейчас рассказываю вкратце — результат многомесячной кропотливой работы по воссозданию общей клинической картины. Двадцать лет назад во время службы в войсках специального назначения вы пережили психологическую травму невообразимой силы. Мы досконально проработали этот эпизод, и нет нужды снова к нему возвращаться. Достаточно заметить, что травма была настолько ужасной, что стала угрожать вашему душевному здоровью, самому вашему существованию. Вы оставили службу, но из-за пережитого стресса у вас развилась крайняя форма посттравматического синдрома, запущенная и похороненная в глубинах разума. Годами она, словно рак, подтачивала ваше здоровье. Будучи человеком состоятельным, вы могли позволить себе не работать, и вынужденная праздность, видимо, сыграла с вами злую шутку. Вы начали бредить. Главным способом справиться с запущенным посттравматическим синдромом стали иллюзии. Вы вообразили себя всемогущим агентом ФБР, который исправляет ошибки, убивает без пощады и избавляет мир от зла. Эти фантазии целиком поглотили вас.

Пендергаст смотрел на доктора. Хоть он и желал поставить рассказ под сомнение, слова психиатра звучали логично и наводили на тревожные размышления. В подтверждение сказанного, в комнате сидели Диоген и Хелен. Два человека, которых Алоиз Пендергаст считал мертвыми, были живы, дышали, и по всем его ощущениям выглядели совершенно реальными. Он не мог отрицать действительность, которую видел собственными глазами. И все же… воспоминания о днях службы в ФБР, нахлынувшие на него в тот момент, когда Диоген перечислял длинный список его похождений, были не менее четкими.

— Вы пребывали во мраке, — продолжил доктор, постукивая ручкой по планшету. — Но, благодаря курсу лечения, состояние вашего здоровья наконец-то стало заметно улучшаться. По правде сказать, прогноз оказался настолько многообещающ, что на прошлой неделе я пригласил двоих человек, которые больше всего заботятся о вас — брата и бывшую жену — чтобы те побыли с вами. Самая густая тьма — перед выходом из тоннеля.

— Что это за место?

— Психиатрическая лечебница «Стоуни Маунтин» близ городка Саранак-Лэйк, что в северной части штата Нью-Йорк.

— И как я здесь оказался?

— Вы забаррикадировались в своих апартаментах в «Дакоте», в бреду бормотали о нацистах. Вас нашла экономка. Вызвали полицию, о случившемся сообщили вашему брату, и тот вместе с вашей бывшей женой решили привезти вас сюда. Это было почти полгода назад. Поначалу лечение продвигалось медленно и с трудом, но недавняя положительная динамика в вашем состоянии в высшей степени обнадеживает. Итак, после того, как я все объяснил, как вы себя чувствуете?

Пендергаст повернулся к брату, в очередной раз поразившись озабоченному выражению его лица.

— Но ты так хотел меня убить, что сделал это делом своей жизни.

— А это, Алоиз, самый неприятный фрагмент твоих иллюзий, — тень страдания промелькнула по лицу Диогена. — Я всегда был для тебя только лишь любящим братом. Конечно, в детстве между нами возникали разногласия, с кем не бывает. Однако наблюдать, как эти детские ссоры во взрослом возрасте перерастают в паранойю, было очень тяжело. Но я люблю тебя, брат, и давно понял, что ты ненавидишь меня вследствие болезни, а не по собственной воле.